Принц шутов - Страница 35

— Хорошо! — Снорри опустил меч. — Очень хорошо.

Я постарался не показать, что мне приятна похвала.

— Бабка требует, чтобы вся ее родня хорошо владела боевыми искусствами. — Хочешь ты сам того или нет. Я вспомнил бесконечные тренировки во дни отрочества, руки в волдырях от деревянного меча и побои от Мартуса и Дарина, которые почему-то решили, что так и должно поступать старшим братьям.

— Оставь меч себе, — сказал Снорри. — Ты им лучше распорядишься.

Я поджал губы. Если бы только владение мечом не предполагало его использование… Разумеется, с мечом на бедре я смотрелся эффектнее. Я полюбовался игрой света на клинке. На нем было темное пятно — видимо, там, где он коснулся нерожденного. Я постарался прогнать это воспоминание.

— А ты?

По правде, собственная безопасность волновала меня куда больше.

— Куплю что-то взамен.

Он направился к кузнецу, который не скрывал разочарования от того, что не увидел, как великан-викинг делает из меня котлету.

— Ты не можешь позволить себе другой меч!

Да что он вообще мог себе позволить? Последние несколько месяцев он просидел в тюрьме, а это не слишком прибыльное занятие.

— Ты прав. — Снорри вернул меч кузнецу. — В любом случае он не продается. — Он кивнул в сторону кузницы. — А хороший топор у тебя найдется? Боевой, не такой, каким рубят дрова.

Кузнец принялся рыться в своем товаре, а Снорри снял с шеи кошель, висевший на ремешке. Я вытянул шею, чтобы разглядеть содержимое. Серебро! Никак не меньше пяти монет.

— Кого ты убил ради этого?

Я нахмурился, но скорее от мысли, что Снорри богаче меня, чем из-за того, что он мог совершить убийство и грабеж.

— Я не вор.

Снорри сдвинул брови.

— Хорошо, значит, это таки был грабеж.

Снорри пожал плечами.

— Земли викингов скудны, почва тощая, зимы суровые. И некоторые из нас отбирают у слабых. Что есть, то есть. Однако мы, ундорет, предпочитаем отбирать у сильных — у них имущество получше. На каждую ладью, отплывающую к дальним берегам, приходится не меньше десятка ближайших соседей-воров. Племена викингов по большей части тратят силы друг на друга — так было всегда.

— Ты все еще не ответил на вопрос.

— Я взял у сильного! — Снорри ухмыльнулся и принял у кузнеца топор. — Тот здоровяк, что был с Тэпрутом, когда мы уезжали. Рональдо Изумительный! Цирковой силач. — Не норсийский топор, конечно, но приличный пехотный, с треугольным лезвием и окованной железом, потемневшей от времени рукоятью из ясеня. Топор всегда считался крестьянским оружием, но этот, по крайней мере, был сделан для крестьянина, зачисленного в отряд какого-то лорда. Снорри покрутил его в опасной близости от прилавка и нас с кузнецом. — Рональдо Изумительный побился со мной об заклад, что он сильнее. И проиграл. Карлик сказал, что теперь его будут звать Рональдо Изумленный! — Снорри вскинул топор и поднес лезвие к самому уху, словно прислушиваясь. — Беру.

— Три.

Кузнец поднял соответствующее количество пальцев, будто Снорри не понимал имперского наречия.

— Да это грабеж! Три серебром за рабочий инструмент?

Но Снорри заплатил.

— Не стоит торговаться, если речь идет об оружии. Покупай — или не покупай. Аргументы прибереги до того момента, когда оно окажется у тебя.

— Надо все же добыть тебе меч. Когда финансы позволят.

Снорри помотал головой.

— Мне — топор. Мечи создают обманчивое впечатление, что ты сможешь отбиться. С топором можно разве что атаковать. Так меня назвал отец — Снорри значит «атака». — Он поднял топор над головой. — Люди думают, что от меня можно отбиться — но я бью, и они падают.

— Что за хрень эти нерожденные?

Я три дня не решался задать этот вопрос. Мы въехали в город Пентакост, проскакав от границы сотню километров. Снорри все еще ездил как бревно, но, к счастью, был и вынослив, подобно оному, и ни разу не пожаловался. Дождь застиг нас в пути и лил нам на головы минут десять, из конюшни мы вышли мокрые до нитки и теперь сидели каждый посреди собственного маленького озерца, помаленечку испуская пар перед пустым очагом таверны «Король Роны».

— Не знаешь?

Снорри поднял мокрые брови, пригладил волосы и стряхнул с пальцев воду.

— Нет. — У меня так часто бывает. Дурная привычка стирать из памяти все неприятное — я с детства так делаю. Искреннее удивление очень помогает, когда приходится сталкиваться с неприятной необходимостью. Конечно, если речь идет о выплате долгов, забывчивость может стоить переломанных пальцев. Или чего похуже. Думаю, это такая разновидность лжи — самообман. Часто говорят, что лучшие лжецы сами себе верят; тогда я вообще самый лучший, потому что повторяю ложь, покуда сам в нее не поверю до конца, никаких полумер! — Нет, не знаю.

За время наших скитаний по унылым грязным дорогам мимо бесконечных жалких хуторов я провел немало времени, вспоминая о прелестях Черри и отрадной склонности Лулы к исследованиям, но тот случай у могил… Ничего, лишь краткое воспоминание о девушке, скачущей на помощь. С десяток раз я представлял, как подпрыгивали ее груди, когда она проносилась мимо. Пришлось мокнуть на протяжении трех часов в конце трехдневной скачки, чтобы нерожденный будто бы настойчиво напомнил о себе, и я наконец спросил. Правда, решил я, всяко не окажется хуже того, что я уже начал воображать. Будем надеяться.

— Как это ты не знаешь? — повторил Снорри. Он не стукнул кулаком по столу, хотя ему явно хотелось.

Снорри оказался идеальным попутчиком для человека, не желающего зацикливаться на своих прежних ошибках. Снорри волновали его цели, устремления, любовь и опасность — и все это было впереди, а Красная Марка со своим народом, бабка и ее Молчаливая Сестра остались позади и больше не волновали.